В декабре на «Кинопоиске» вышла последняя серия сериала «Цикады» Евгения Стычкина о подростках, которые оказались втянуты в смертельно опасные игры взрослого мира. Сезон сериала завершился, но история вновь напоминает о себе: теперь встретиться с главными героями «Цикад» можно на страницах нового романа Аси Володиной — восходящей звезды российской литературы, написавшей «Часть картины» и «Протагонист». Уже сейчас его можно почитать и послушать в Букмейте, книжном сервисе Яндекс Плюса.
Книга «Цикады» предлагает новый взгляд на персонажей драматической истории. Подробнее о том, что получат от романа посмотревшие сериал и как рождаются книги из киносценариев, SRSLY рассказала сама Ася Володина.
Как вы для себя определяете, что такое «Цикады»? Новеллизация, роман по мотивам, расширенная версия сценария…?
Я отказываюсь от понятия «новеллизация», которое, с одной стороны, многое объясняет, с другой — уводит нас немножко не в ту степь. Новеллизация все-таки подразумевает более пошаговое повторение истории, изложенной в фильме, сериале или игре. Для меня это скорее «роман по мотивам сценария». Существует сценарий Екатерины Тирдатовой, и есть снятый по нему (хотя и с отступлениями) сериал, а еще, соответственно, моя книга. Создавая ее, я не видела сериал целиком, только некоторые черновики серий. Иногда при написании «Цикад» я поглядывала на каст оригинального сериала, подсматривала сеттинг и атмосферу. Но делалось это не для подражания, иногда я сверялась лишь для того, чтобы понять, что так я у себя в книге делать не стану, лучше откажусь.
Как хронологически соотносятся создание сценария, съемки сериала и написание книги?
Если я правильно помню, сериал был запущен в производство в 2022 году, а оригинальный сценарий написан еще немного раньше. Тогда же в работу был запущен сериал. Когда он уже был снят и отправился на монтаж, постпродакшн, мне предложили написать роман. К тому моменту еще ничего не было готово, только самые первые наброски первых серий. Поэтому можно сказать, что моя работа над книгой и доработка сериала шли параллельно, но, конечно, сериал был снят до книги.
Как вы отнеслись к идее написания книги по сериалу, когда впервые об этом услышали?
С некоторым недоверием, честно говоря. Сама идея переработки сериала или фильма в книгу не очень понятна, есть куда более ясные форматы работы. Экранизация — понятный формат, перенос компьютерной игры на экран — тоже. А вот обратных историй мы почти не знаем. Я честно искала примеры успешных воплощений этой идеи, и их оказалось действительно немного.
Стало, с одной стороны, страшно, с другой — интересно. Я увидела в этом некоторый вызов для себя.
Я могу честно признаться, что были мысли писать роман под псевдонимом. Но я поняла, что такой шаг будет для меня опасен в творческом смысле, я будто скидываю с себя часть ответственности. Теперь я позиционирую «Цикад» как заключительную часть своей трилогии.
Не могу сказать, что сразу отнеслась к предложению о написании книги с большим энтузиазмом. Прочитав сценарий, я долгое время думала, но почувствовала, что он остался со мной после прочтения. Это и был решающий фактор для меня. Когда же мне сказали, что я еще и смогу менять историю, подтачивать ее под себя, я решила, что готова взяться за книгу. Мне было интересно понять персонажей, доработать их, увидеть историю по-новому. После прочтения сценария было много вопросов, и я поняла, что могу задать их сама себе и ответить на них в рамках своего текста.
Что для вас оказалось самым сложным в этой работе?
Присвоить часть персонажей. Некоторые герои для меня уже были как родные из-за того, что я видела параллели между ними и героями своих книг. Например, такой прекрасный мэтч случился с Алексом, он очень напоминает моего Алешу из «Протагониста». Этот мальчик грубоватый, простоватый, но на самом деле в душе тонкий, сложный, заботливый и готовый постоять за то, что для него важно. И вот его я сразу полюбила.
С некоторыми другими персонажами были сложности. Мне приходилось как-то перебарывать свое недоверие к ним. Это похоже на то, когда ты знакомишься с человеком, нужно какое-то время побыть с ним, понаблюдать, пообщаться, чтобы понять, что он собой представляет и готов ли ты с ним дальше быть.
Этот процесс общения с персонажами и был самым непростым. Когда ты пишешь собственное произведение, то сам выбираешь этих персонажей. А когда к тебе попадает какой-то уже готовый набор, чувствуешь себя немного как та девочка, которая приходит в новый класс и должна встроиться в уже существующую систему. Вопрос в том, на каких правах она туда встроится. Все это про адаптацию.
В этом кроется одна из причин, почему часто говорят «книга лучше». Книга может заходить в голову героя и подробно описывать, о чем он думает и что чувствует.
В 2023 году был масштабный заезд в Переделкино под названием «Адаптация», где собрали вместе киношников и писателей на большой разговор о том, как мы можем взаимодействовать друг с другом. Сейчас у нас есть одна сфера, в которой много денег и ресурсов, — это кино. Но при этом там есть некоторая кадровая нехватка и дефицит идей и смыслов. И есть другая сфера, где этих смыслов и идей достаточно, кадров тоже достаточно, но они не очень понимают, куда себя отнести, и сфера получается голодающая.
И мне показалось символичным, что мне прилетел такой проект, как «Цикады». Ведь это ровно про то, как подружить кино и литературу. Интересно понять, насколько мой кейс или кейс Александры Яковлевой с «Иными» могут быть успешными.
Говоря про кино и литературу: что от вашей книги получат люди, которые уже посмотрели сериал?
Мне кажется, ответ есть в самом сериале. Сериал оставляет вопросы и по героям, по трактовкам их действий, и по развитию этих героев, по некоторым мотивам, и по предысториям. Все потому, что у него вполне может быть второй сезон при желании, у книги же продолжения не запланировано.
Предыстория персонажей занимает особенно много места в романе. Я писала «Цикад», переходя от одного героя к другому и сосредотачиваясь исключительно на его взгляде на все произошедшее. Для этого я погружаю читателя в мир этого героя от и до, рассказываю, как он себя ощущает в этой системе, как он видит эту историю, что для него вообще происходит. Благодаря этому удается лучше раскрыть персонажей.
В этом кроется одна из причин, почему часто говорят «книга лучше». Книга может заходить в голову героя и подробно описывать, о чем он думает и что чувствует.
Кроме того, я добавила некоторые акценты, которых не было в сериале. Например, оригинальный проект предлагает смотреть на подростков как на зеркало, отражение взрослых. Как мне кажется, их идея в том, что дети и взрослые равны, дети и взрослые — одно и то же. И этим, кажется, обусловлен кастинг актеров, когда не очень четкая разница между детьми и их родителями, граница размывается. В моей же версии подростки — это кривое, искаженное зеркало мира взрослых. Они делают ровно то же, что делают взрослые, но только куда хуже, куда ярче, ведь они подростки.
Я перерабатывала некоторые мотивы, некоторые сцены, некоторые сюжетные повороты, исходя из того, как мне показалось логичнее представить ту или иную сцену. Иногда я понимала, что для меня этот герой не мог так поступить. Ведь мой герой уже немного отдельно стоящая от сценарной личности фигура и он живет свою жизнь.
На чем (помимо оригинального сценария) вы основывались, когда создавали своих «отдельно стоящих» героев?
Я многое смотрела и читала о подростках. Здесь на помощь пришла классика: «Повелитель мух», Сэлинджер и другие книги о подростках. Во многом мне помогло то, что со своим первым романом «Часть картины» я уже заходила на территорию школы и тогда многое отсматривала и начитывала. При работе с «Цикадами» как раз отсмотр даже больше был нужен.
В самих главах зачастую есть отсылки к разным произведениям, которые помогают понять героев.
Например, в случае с Алиной, которая для меня крайне важна в этой истории, уже на этапе эпиграфа понятна аналогия с Алисой из Страны чудес. Алина — это Алиса, которая падает и падает, но никак не может упасть. Не факт, что тот же Антон сможет предотвратить это падение, потому что оно началось задолго до него. В то же время Елена в романе — это женщина, чье поведение можно описать как «нервный движ», когда ты что-то делаешь просто чтобы делать. Что это, если не Гонка Черной королевы? В случае с Вадимом главный референс — его любимый фильм, он ассоциирует себя с главным героем «Донни Дарко». Это пугающий фильм, в том числе и потому, что там есть отсчет до конца света. Отсюда и взята идея с тикающим таймером, который появляется в книге.
Почти у каждого героя есть своя глава, целиком посвященная ему. Почему такой нет у Билана?
Я долго крутила эту мысль, насколько она нужна ему или нет. И пришла к такому решению. Когда мы работали с редактором, она спросила меня, не вижу ли я общего между Биланом и Никитой Буяновым, героем моей предыдущей книги, который вышел в окно и остался без голоса. Вроде бы все ведет к тому, что именно он должен заговорить, но он не говорит. Вот и теперь я понимала, что могу дать ему голос, но мне показалось, что выразительнее будет сделать книгу без него.
Билан зеркалит других персонажей. Зеркалит всех и вся, и это видно по тому, как он ведет себя в коллективе. Он как раз-таки становится этим кривым и увеличенным зеркалом-реакцией других. Это не Билан начинает травлю Алины, травлю Алины начинает хороший мальчик Алекс. Билан лишь продолжает то, что уже было. И поэтому мне казалось, что Билан как большое зеркало лишен, грубо говоря, своей личности, но впитывает в себя остальных. И поэтому важно, чтобы у нас были подробно представлены все остальные, а самого Билана не было. В финале романа Марк говорит следователю важнейшую мысль: «Мы все были этим мальчиком».
Сама история отнюдь не про мальчика, который совершает преступление. Она про коллектив и то, как в этом коллективе накапливались проблемы, которые долгое время игнорировались.
Причем началось это еще до прихода Антона. Антон просто становится катализатором, увеличительным стеклом, сквозь которое все эти проблемы стало резко видно. До появления Антона было не так понятно, что Алина изгой. Антон приходит, приближает ее к себе, и сразу это становится очевидно. Раньше было не очевидно, что Елена профнепригодна, а биолог-классрук, может, и хороший научный работник, но точно не должен работать с детьми. И если у Антона роль вот этого увеличительного стекла и катализатора, то у Билана — зеркала. Здесь он персонаж-функция, фитиль, который загорается и вызывает взрыв. Но спичку к этому фитилю подносит кто-то другой.
Каждая глава называется строчками из детских стихотворений, а в эпиграфах почти везде использованы строчки из сказок Андерсена. Как вы выбирали, какому персонажу, какой главе подойдет какая строчка? И почему именно такие сказочные элементы в структуре?
Там не везде Андерсен, но его больше всего, это правда. Просто я люблю его сказки, он как-то очень хорошо ложится на эту историю. У Андерсена грустная сказочность. Его сказки подходят не только детям, но и взрослым, к ним возвращаешься уже в более позднем возрасте и всегда находишь что-то.
Его строчками, собственно,открывается и закрывается книга, а конкретно — строчками из «Снежной королевы». Сказка «Снежная королева» начинается с того, что тролли создают искаженное зеркало и подносят его к небу, чтобы Бог увидел, какой он некрасивый. Он разбивает это зеркало, и оно рассыпается по миру миллионом осколков и попадает в глаз Каю. Эта история оказалась для меня очень знаковой во время работы «Цикад».
Идея использовать строчки из сказок пришла мне одной из первых, когда я думала над структурой книги. Наверное, на это повлияло то, что я в это время читала книгу детского психолога Марии Осориной «Секретный мир детей в пространстве мира взрослых». В ней много говорится о том, как дети воспринимают мир, как они реагируют на окружающее пространство и как, например, те же песни и сказки помогают им это пространство понимать.
Так я поняла, что точно хочу использовать подобный элемент, потому что история про детскость, причем всех, не только детей, важна для книги. Плюс мы имеем дело не просто с детьми, мы имеем дело с людьми, которые вот-вот расстанутся со своим детством. Они выпускаются из школы, и это крайне важная точка, даже более важная, чем восемнадцатилетие.
Выбранные цитаты связаны с каждым героем, главой. Начинается все с «На златом крыльце сидели», когда следователь Толбоев изучает, с кем он имеет дело. Это глава, в которой буквально есть сцена, где Антону, новичку, объясняют, кто есть кто: мальчик-зануда староста, красавица школы, главный хулиган. «Кто ты будешь такой?» — как бы спрашивается у героя. — «…сапожник, портной…».
Выбрать строчку для Алекса тоже оказалось легко. «Скорей до земли я добраться хочу» — это песня мамонтенка, который потерял маму. Для Сони отлично подошла строчка из «Вредных советов» Григория Остера, ведь все, что она делает, это собирает вредные советы, чтобы показать маме, что мама неправа. Елена, для которой я выбрала строчку «Пиковая дама, приди», мнит себя роковой пиковой дамой. На деле она, конечно, еще не дама, а скорее шестерочка.
С эпиграфами тоже не было сомнений, что в них будут использоваться сказки. Но я понимала, что они могут быть не везде. Например, в главе про директрису уже нет сказки, как и во всех последующих главах, когда становится понятно, что дело принимает серьезный оборот.
Описание жизни социума подростков или молодых взрослых есть во всех ваших книгах, во всей трилогии. Почему вам интересно исследовать эту тему?
Здесь, наверное, важнее сделать акцент на учебных заведениях, нежели на подростках. Потому что я не могу назвать себя специалистом по подросткам. Мне встречаются зумеры, но я пишу о них достаточно умозрительно, исходя из того, что сама наблюдаю.
Лучше всего про зумеров скажут сами зумеры. Но скажут они, скорее всего, перешагнув какой-то рубеж, потому что писать в моменте про себя довольно сложно.
Меня больше привлекают закрытые учебные заведения. Отчасти я согласилась написать «Цикад» именно потому, что они тематически ложились в мою трилогию. На примере закрытых социумов удобно наблюдать за динамикой группы. Здесь я вспоминаю свой исследовательский бэкграунд, ведь я ученый — кандидат филологических наук. В исследованиях ты часто берешь какую-то маленькую часть мира и рассматриваешь ее под лупой очень внимательно, пытаешься понять на примере вот этой маленькой части, как работают остальные части мира, хотя бы вокруг него. И мне действительно это удобно делать на примере учебных заведений, потому что я сама работала преподавателем и наблюдала студентов, молодых людей от 17 до 23 лет. То есть референтная группа у меня была.
Любая закрытая система предполагает наличие какой-то внутрисистемной динамики, наличие иерархии, правил. В этом смысле школа — особенно жесткая система, потому что эти ранги прослеживаются слишком четко, ты буквально переходишь из класса в класс, поднимаешься по иерархии. Этот переход продолжается и после 11-го класса, в мире взрослых той же школы: учитель первой категории, завуч, заведующий кафедрой, заместитель директора, директор.
В таком пространстве удобно изучать любые общественные процессы за счет того, что это немного неестественная среда, все процессы проходят на виду. В школе всегда видно, кого буллят. Во взрослом мире мы часто видим пассивную агрессию, какие-то нехорошие подколы, сговоры, но это не происходит так открыто. По детям же, даже если они пытаются что-то прятать, все равно все становится понятно…
И это еще одна причина, почему учебные заведения — благодатный материал для исследования. У меня есть знакомая, которая работает школьным психологом, и она говорит, что дети — это сериал. По каждому из них видно, что у них дома происходит, по ребенку ты все сразу понимаешь. Это интересный материал для изучения, от которого я, на самом деле, уже отказываюсь. Я в дальнейшем не собираюсь возвращаться в школьно-университетскую тематику. Мне кажется уже все, что я могла сказать по этой теме, я сказала.
Когда обсуждала «Цикад» с коллегами, кто-то использовал неологизм, сказав, что это очень «асяволодинская» книга. Во-первых, из-за подростков в школе, что мы только что обсудили, а во-вторых, из-за проходящего через все три книги лейтмотива о разрушенной коммуникации между людьми. Как вам кажется, эта проблема касается только зумеров или это в целом бич нашего общества?
Надо признать, что зумеры коммуницируют иначе, не так, как миллениалы и тем более не как бумеры.
Это легко проследить, на эту тему полно мемов, рилсов, тиктоков. Простой пример — телефонный звонок. Для старшего поколения абсолютно нормально позвонить, взять трубку, проговорить все вопросы по телефону. Для миллениала в этом уже есть доля стресса — кто звонит? близкие? курьер? или кто-то, кого не ожидаешь услышать? Нужно еще номер прогуглить, если не стоит определитель. Зумер же с большей долей вероятности вообще не возьмет трубку — «с ума сошли, что ли, звонить?». При этом у них есть такой способ коммуникации, как голосовые сообщения. Это большая тема для рассуждений, чем отличается звонок от голосового сообщения. Звонок — это все-таки некоторый интерактив, возможность моментальной реакции. Голосовое — реакция с отсрочкой. Это нежелание входить в прямой контакт, желание пропустить и пойти дальше. Что за этим стоит? Почему это так?
Коммуникация зумеров другая по многим причинам. Это коммуникация людей, которые пришли в мир социальных сетей, не застав перехода от аналога к цифре, строго говоря. А еще это люди, которые попали в свои школьные-студенческие годы чудесные на ковид. Мы почти про него забыли сейчас, но мне кажется, что это не то, о чем можно забывать, потому что мы два года жили с ощущением, что мир вот-вот рухнет. Он действительно рухнул, но в другом месте вообще.
Сейчас мы смотрим на нейросети. Кто-то с опаской, кто-то с интересом. Я тот человек, который активно работает с нейросетями, и я иногда ужасаюсь тому, как быстро они прогрессируют. Даже голосовые помощники, они не просто так появляются в текстах современных авторов, потому что, может быть, для части наших современников они единственные, с кем возможна коммуникация.
Кроме того, в этой теме есть место личному опыту. Мне кажется, все писатели — люди с так или иначе сбитой коммуникацией, иначе, возможно, мы бы не стали писать. Писательство часто становится единственным способом что-то объяснить, при этом в устной коммуникации зачастую писатели проваливаются. Я тоже часто проваливаюсь в межличностной коммуникации.
Мои тексты намного лучше объясняют меня как человека, чем то, что я произношу «словами через рот».
В результате, я думаю, здесь накладывается мое представление о новом поколении на какие-то личные паттерны, которые ходят из текста в текст.
У этой проблемы мискоммуникации есть какое-то решение, на ваш взгляд?
Здесь нудный, скучный, банальный совет — разговор. К этому отчасти приходят герои в самом конце романа. Нужно смириться с тем, что разговор будет непростым. А какой разговор простой? Простой разговор, как правило, пустой. Разговор о чувствах, разговор о том, что тебя волнует, о проблемах — он всегда непростой. Он всегда требует преодоления себя и готовности увидеть позицию другого.
«Цикады» в этом смысле перекликаются с «Протагонистом»: люди видят мир из себя одного, не видят лес за деревьями, не видят другого в этом самом лесу. И возможность просто выйти из своего маленького мирка, готовность открыться, несмотря на ту уязвимость, которую это несет за собой, дорогого стоит.
Мы действительно видим в тех же «Цикадах» ряд дисконнектов. Причем дисконнектов даже среди людей, у которых этот коннект мог бы быть. То есть Алина и Антон — вроде бы они уже пара, но при этом Алина каждый раз, когда она хочет что-то ему объяснить, сразу себя одергивает, мол, «он не поймет». Ну, может быть, он и не поймет, но ты даже не попыталась ему объяснить. Елена и Антон — отдельная история. Здесь коннектом становится вообще секс, потому что по-другому они коммуницировать не могут.
Нужно признать, что разговор — это сложно, это больно, это преодоление себя, но без этого едва ли можно сдвинуться с мертвой точки.
У меня последний вопрос о «Цикадах», который нельзя не задать. Почему вы решили поменять финал этой истории? Вы не согласны с тем, как все закончилось в сценарии?
Есть простой ответ: у сериала может быть второй сезон, и поэтому там стоит делать концовку в духе «и вот тут они просто все вместе уходят», а у книги продолжения не планируется. Не знаю, какие планы у студии, но я писала роман как законченную историю. Мне нужно было ее закончить конкретными какими-то инсайтами, я бы так сказала. Нужно было ответить на вопросы — к чему герои пришли? пришли ли они к чему-то?
Еще один аспект, который повлиял на финал истории — я не забывала о названии, «Цикады». Цикады 17 лет живут под землей, а потом вылезают, чтобы размножиться и умереть. Вот эта тема сна, анабиоза, какого-то замирания, которое в целом проходит по некоторым персонажам, в финале книги тоже реализуется.
Что касается концовки и того, почему у меня там складываются те отношения, которые складываются, — здесь я тоже пускаю титры. Герои, у которых с самого начала был коннект, который они оба не очень хотели признавать, но в результате этот коннект развился во что-то большее. Я считаю, теперь они заслуживают хотя бы попытки. Поэтому я хотела привести их к той точке, где они могут друг другу что-то дать. Мне нужно было, чтобы эта история к чему-то пришла, и я поняла, к чему она приходит. Она приходит к разговору.
Вы сказали, что вы сейчас будете отходить от рассмотрения мини-социума в учебных учреждениях, подростков в учебных учреждениях. О чем хочется писать дальше?
Я работаю над новой книгой, но ее название пока не буду говорить, потому что я его еще пять раз поменяю. Единственное, что скажу: то, что я пишу, для себя пока называю «любовный роман ужасов». Теперь я захожу на территорию отношений не социума, а отношений межличностных, в более узкой сфере. Мне интересно посмотреть, что там происходит.
Вам хочется продолжать работать на стыке кино и литературы? Или пока хочется отойти от этого опыта?
У меня есть желание пойти в сторону театра, потому что с кино я в каком-то виде уже поработала. Этого хватило, чтобы понять, что сценаристом я не буду. (Смеется.) Я поняла, что все-таки у писателей намного больше свободы, у прозаиков есть возможность режиссировать свой текст, и ее не хочется ни на что менять. Вообще ни на что. Хотя не исключено, что я поработаю с театром и пойму, что это тоже не для меня.
Я открыта к разным форматам, главное, к чему я иду, — это дружба литературы с другими сферами.
То есть выход литературы из пространства собственно текста в пространство, может быть, аудиоспектаклей. Не просто аудиокниг, а в пространство каких-то видеоинсталляций, пространство города. Мне тесно в пределах литературы, хочется какого-то расширения. Но пока я не очень понимаю, как это возможно. «Цикады», наверное, были одним из проектов, который мне помог на пути к этому расширению. Кстати, «Цикады» отчасти повлияли на то, что я сейчас пишу. Я поняла, что мне интересна телевизионная эстетика, и я хочу понять, как она может отразиться в литературе.
Как вам кажется, слияние литературы с другими видами искусства работает на руку литературе или, наоборот, все упрощает и превращает ее в интертейнмент? У этой тенденции больше плюсов или минусов?
Мне кажется, хорошему тексту не обязательно быть интертейнментом, чтобы удержать внимание читателя. Если текст интересный — причем под интересным я подразумеваю не обязательно сюжетно интересный, а еще и то, как он написан, — то он заслужит внимания в любом случае. Иначе у нас не было бы классики, которая читается и сейчас достаточно увлекательно. Я вот недавно перечитывала с большим удовольствием «Коллекционера» Джона Фаулза. Совершенно цепляющая вещь. Неважно, в каком состоянии ты ее читаешь, она как в первый раз держит от начала до конца.
Что касается того выхода литературы за привычные пределы, о котором я говорила, это лишь один из векторов. За этим не обязательно стоит замена качества текста. Это скорее дополнение текста, его обогащение. Нельзя сказать, что книга «Цикады» каким-то образом обворовывает сериал. Они находятся в дополняющих отношениях друг с другом. У нас может сохраняться текст как текст, но могут появляться и какие-то другие форматы.
Например, в аудиокниге «Цикады», если бы не проблемы с авторскими правами, должны были звучать упоминаемые фрагменты песен. Сейчас они интегрированы в аудио просто посредством того, что чтец пропевает их. Конечно, в идеале должна включаться сама песня, тот самый отрывок, чтобы мы оказывались на месте героя и слышали ровно то, что и он. С учетом того, как развиты технологии, возможна такая интеграция в книгах, чтоб ты мог ткнуть на ссылку и посмотреть, например, картину, на какую смотрят персонажи. Какой-то большей интерактивности хотелось бы в действительности, потому что такой у нас мир — мы не находимся в рамках одной вкладки, мы все время бродим между этими вкладками. И, мне кажется, литературе тоже пора уже пройтись между вкладками.
Какое главное качество должно быть у современного российского писателя?
Мне кажется — бесстрашие. Именно бесстрашие и безжалостность. В том числе по отношению к себе, потому что жалость к себе — это очень опасная история, которую мы периодически наблюдаем в некоторых текстах. И, мне кажется, она как раз очень сильно рушит художественные ценности текста. Бесстрашие в том, что ты пишешь, и безжалостность как по отношению к героям, так и по отношению к себе-писателю.
